горчит во рту,
в глазах соленый пепел.
***
Он тащился по грязному переулку Лондона, едва переставляя ноги. Не менее грязные мысли метались в голове, некогда полной размышлений о любви и счастье… О любви и счастье. Это, наверное, просто людская выдумка, это самое счастье вкупе с любовью, потому что он, Деу, никогда не видел ни того, ни другого. Вернее, его блондинистая голова думала, что знает все тайны мироздания, когда рука скользила по чужому лицу, глаза в глаза устремлялись и губы шептали рваные связки, «люблю», «мой» и «навсегда». Глаза напротив серые, глаза напротив карие, глаза напротив зеленые, голубые… Бесцветные глаза напротив. Ерунда. Любовники менялись один за другим, редкие имена оставались в памяти на несколько месяцев, один, самый жестокий, задержался на год, выпил Деу до дна и бросил умирать, в грязном тринадцатом квартале. Только теперь он решил, что это конец. Если бы не магическое обещание крови, данное отцу в день совершеннолетия, он давно покончил бы с собой, но магия крови не позволяла ему наложить на себя руки до того, как он родит наследника. А на практике это означало, что самоубийством он жизнь не покончит, ибо переспать с девушкой было для него чем-то донельзя противным. Пробовал, лет в пятнадцать, в третьей слизеринской спальне. Мокрые поцелуи, слизь, премерзотная гадость. Никакой боли, которая выворачивает наизнанку. И никакой любви, никаких стонов рот в рот… нет, об этом думать нельзя.
Белая рубашка выбилась из под ремня брюк, аристократичный вид графа Аллестрона был побит любовной молью. Бесцельное времяпрепровождение. Всегда. Разбитые часы на руке…
Где-то между домами скорчилась в судорожном кашле тонкая фигурка, с белесыми волосами. Аллестрон довольно хреново видел, но купить круглые очки и нарисовать на лбу шрам, увы, было не в его стиле. Прищурившись (было подозрение, что у всех блондинов со зрением плохо, все они вот так вот щурятся, когда подходят к своей цели), парень, собственно, подковылял к фигурке. Фигурка взглянула на него.
Как они дошли до его дома, Деу не помнил, помнил только, что ноги болели, значит шли пешком.
***
Утром он не почувствовал присутствия кого-то чужого ни в своей постели, ни в доме в целом. На бедре не было прилипшей корочки спермы, что всегда оставалась после вот таких вот ночных полюбовных утех. Воспоминаний не было совсем. Только теплые руки и нежные губы где-то на щеке. Не было ни секса, ни горячих поцелуев и взаимной мастурбации. Не было ничего, только молчание и взгляды, и прощальный поцелуй в щеку. Амадеус Аллестрон, чьи постельные романы знали все, парень, в чей дом боялись зайти соседи, потому что выйти могли толкьо через пару часов, кончив и закурив… Он, Аллестрон, отпустил совсем молодого, почти ребенка, мальчика-блондина, получив от него скупой поцелуй в щеку? Это казалось невозможным, но было слишком реальным.
***
Он кричал, разбивая третье по счету зеркало. Оставалось еще два на втором этаже дома, но подняться по узкой и крайне неудобной лестнице не было сил. Третий день от метался от своего дома до тринадцатого квартала, все так же пешком, сбивая ноги в кровь, переворачивая каждый камень на мостовой, каждое кресло, каждую чашку в доме, молясь, чтобы найти какую-нибудь записку от тощей блондинистой фигурки. И ничего. Нигде.
***
По прошествии недели он запил. Запил по черному, заливая боль огневиски и маггловским портвейном, в равных порциях смешивая то и другое пойло. Он хотел лежать в бреду, хотел, чтобы домовики приносили ему чистые тазики, куда он плевался кровью и желчью, потому что о пище он, естественно, не задумывался.
***
Когда в полубреду на его лоб опустилась хрупкая ладошка, он думал, что это самая жестокая галлюцинация, когда-либо посетившая его. Сухой поцелуй в щеку развеял сомнения. Его он не перепутал бы ни с чем, ибо раз узнавши, да не забудешь до смерти.
Как он оказался в ванной, он помнил отлично, как судорожно брызгал водой себе в лицо, как полез под душ, смывая с себя недельную грязь и боль.
Он не помнил, когда отворилась дверь и в створке появилась мальчишеское стройное бедро, без признаков ткани.
И понять, обнимают ли его руки, или это вода бежит по спине, тоже не представлялось возможным. Он уже не был пьян, но априори был опьянен этим мальчиком, появившемся в его жизни слишком спонтанно. Но то, что он останется с ним навсегда, Деу понимал отлично.
Не требовалось имени. Не требовалось слез. Требовалось вырвать первый, долгий, горячий поцелуй, когда все тело сводит от нежности, а руки судорожно шарят по всему телу, изучая, пробуя…
***
На мокрых простынях они лежали, улыбаясь друг другу.
- Мой Принц…
- Мой Деу…
Бред, такой бред.
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12010-04-24 23:13:34
Поделиться22010-04-25 23:12:42
Зима – всегда к лицу, всегда – любимое время года. Всегда в старом черном пальто, белом шарфе и осенних ботинках. Всегда мерзнешь, всегда кашляешь. Лондон окутан белой пеленой, снег падает с неба огромными хлопьями и слышны где-то далеко детские голоса. Кай задумчиво сидит на снегу, палочкой выводя на чистой поверхности какое-то слова.
-Встань, простудишься. –Замечает Аллестрон, переминающийся с ноги на ногу и затягивающий плотнее шарф – не любит зиму. Не любит снег, не любит зиму, не любит ждать, не любит стоять на одном месте, не любит.
Принц пожимает плечами и послушно встает, отряхивая черную ткань и чувствуя, как чужая ладонь сжимает собственную, холодную.
-Почему снег белый, Деу? – не поднимая на него лица, глядя лишь себе под ноги, усмехаясь тому, как белые хлопья на асфальте превращаются в грязь.
-Снег – это застывшая вода, лед бесцветный. Просто каждая снежинка состоит из большого количества ледяных кристалликов. Но они не гладкие, а с гранями. Отражение света от граней этих кристаллов делает снег белым. – следует ответ, почти незамедлительно.
-Ты не прав. – грустно замечает. И в голосе звучит такой искренний укор, что Амадеусу даже как-то совестно становится, и он, остановившись, смотрит на мальчика и спрашивает:
-А по-твоему. Почему?
-Он просто забыл свой цвет. – Отвечает уверенно и безнадежно, мягко освобождая свою руку из чужой, и исчезает практически незаметно снегопаде, возвращаясь домой значительно позже.
Где-то метель заметает написанное неровным подчерком ''Вечность''.
***
Сжимаешь в руке нож и медленно проводишь по горлу. Надавливаешь так, чтобы он вошел в плоть и слышишь, как рвутся ткани, как горячая кровь течет по шее, на грудь, окрашивая светлую ткань рубашки алым. А потом запрокидываешь голову и кажется, что порез на шее превращается в еще один окровавленный, улыбающийся рот.
Принц перелистывает страницу какой-то старой книге, найденной на одной из книжных полок и режет палец об острый край страницы, пачкая их каплями крови и задыхаясь кашлем: прогулки в снегопад и долгое лежание на снегу, разумеется, отразились на хрупком здоровье юноши тяжелейшей простудой.
-Деу, что бывает, когда отрываешь себе голову? – спрашивает, глядя на лежащего рядом блондина, медленно выпускающего изо рта колечки сигаретного дыма.
-Это невозможно, - безаппеляционно заявляет он. – У тебя опять температура поднимается, что ли?
Ему крайне не нравятся такие вопросы, и ладонь ложится на лоб юноши, убирая с него почти седую челку. Тот вздыхает, снова возвращаясь к чтению.
***
Бабочки в животе. Ха-ха, вы это представляете? Порхающие в желудке твари, что может быть глупее? Кажется, что если откроешь рот, они выползут наружу, по дальней стенке горла, щекоча своими крыльями и лапками, оставляя ядовитую пыльцу, медленно проходящую сквозь живые ткани, поражающие неясной болезнью кровь, несущую отраву к сердцу, ускоряя его биение в тысячи раз. Так быстро, что оно, кажется, что оно разрывает до крови грудную клетку, выламывает ребра и оказывается снаружи, в этом внешнем мире, истерично мечется несколько мгновений, оставляя красивые, живописные следы на белых стенах комнаты. И ты стоишь, с разодранной грудной клеткой, наблюдаешь, и думаешь, что это нереально красиво прежде, чем в мозг перестанет поступать кровь и наступит то, что принято называть клинической смертью.
Кай медленно открывает глаза, и снова опускает веки, выдыхая. Никаких следов крови, белых холодных стен и распотрошенных тел. Только холодные чужие пальцы, бережно касающиеся разбитых губ, какой-то отстраненный бессмысленный шепот, вызывающий счастливую улыбку, и тепло чужого тела.
***
Принц выгибается, чувствуя теплые прикосновения губ к ключицам, линии шеи, соскам. Улыбается в чужие губы, каждый раз, когда находит их в поцелуе – теплом, нежном, страстном- нет-нельзя-совсем-никак-описать. Слышит, как сердце в груди стучит, ласково гладит по волосам, краснеет, всхлипывает, стонет, но никак от себя не оттолкнет, не отпустит, и шепчет потрескавшимися губами, в ответ на непрерывное 'я-люблю-тебя-мой -принц', не менее истерично, захлебываясь: 'я тебя тоже, мойДеуДеуДеуДеу'...
И только потом, лежа на влажных от слез и пота простынях, чувствуя, как сонно водит любимый носом по шее, касается едва губами следов особо ярких на шее, неожиданно обнимает порывисто. Прижимается близко-близко, по плечам гладит, чувствуя, как снова рыдания к горлу подкатывают, сухими всхлипами обращаясь.
Деу, а можно большой дом где-нибудь на побережье, чтобы туда возвращаться и ждать – там?
Деу, а можно мы никогда-никогда не умрем?
Деу, а можно.. можно, ты остановишь время?...
Поделиться32010-04-25 23:16:44
Я люблю тебя.
Поделиться42010-04-27 21:46:47
По сути, у него было такое хобби - знакомиться с мальчиками, по виду которых можно легко сделать вывод о нетрадиционной ориентации, и потом насиловать их. И им не противно, разве что больно, и ему, конечно же, приятно. Деу отличался сообразительностью и умом, и был очень говорливым, того и гляди, обрастет перьями. Вскружить голову любой малолетке не представлялось трудностью, они сами лезли в его постель, не зная, что их там ожидая… в кругу общения Аллестрона о нем ходило много рассказов, как он хорош в постели, и почему-то никто не рассказывал настоящую правду. А правда была простой, как табуретка, на которой сейчас стоял Деу, собираясь шагнуть, будучи привязанным петлей к полку. О том, что послужило толчком, расскажу подробнее.
Это было двадцатого мая, в день, когда ничего необычного в мире не происходило. Деу шел возле Гайд-парка, желая остановиться в каком-нибудь кафе и выпить крепкого кофе, ибо глаза слипались после продолжительных ночных утех, а поспать до обеда он от чего-то не смог. Выпроводив какого-то смазливого рокера, мечтавшего записать платиновую пластинку, отчаянно зевая, Аллестрон вышел на поиски еды и кофе. Хотелось сделать перерыв в любовниках, потому что кое-что между ног подозрительно верещало при упоминании секса.
«- Когда же кончится у тебя это бешенство, скоро 25, пора остепениться…
- Ты еще скажи, что мне жену и детей завести надо, и пойти в министерство работать. На Малфоя посмотри, как хорош был в постели, а что с ним стало – Нарси с животом ходит, а этот мимо меня проскакивает, глаз не поднимая, будто и не горделивый блондин вовсе, а среднестатистический русоволосый гей. И вообще, куда все блондины подевались, вымирают как вид, и глаз-то положить не на кого.
- Твой внутренний голос предпочитает откланиваться, когда ты начинаешь размышлять. Аривидерчи».
Собственно, Деу нашел кафешку, заказал, - о закон жанра, - круассанов и кофе, и, потянувшись, приступил к ланчу, по привычке оглядывая полупустой зал, в поисках легкой наживы. От чего-то даже в чопорной Англии, найти смазливых пидорасов было не трудной задачей. На ловца, как говорится, и зверь бежит.
Если бы дверь не блямкнула колокольчиком, Деу и не заметил бы это белесое и почти бестелесое создание, шмыгнувшее в кафе. Паренек был дорого одет, судя по лейблу на джинсах, совершенно не причесан (это Деу удивило, ибо шевелюры двух блондинов, оказавшихся в кафе, были потрясающе идентично растрепаны) и замотан с ног до головы длиннющим шарфом.
«Псих» - подумал Деу. Сам он, облаченный в тонкую рубашку, изнемогал от духоты. Май выдался на редкость солнечным.
Лениво подумав еще парочку мыслей, Деу решил, что умственной деятельности на сегодня хватит, как, собственно, и физической, и, расплатившись, оторвал задницу от стула. Стал послушно отлип, дверь блямкнула фальшивым колокольчиком еще раз, Деу шагнул за порог.. и нос к носу столкнулся с замотанным юношей.
- Ты какого хуя в дверях трешься? – фыркнул Аллестрон, потирая запястье. Стараясь уберечь юношу от удара по лбу тяжелой створкой, сам удачно долбанулся о ручку. Кстати, от удара не спас, и на лбу юноши росла шишка. Кажется, удар был хлипеньким и невесомым, но кожа сего существа была такой прозрачной, а кость такой тонкой, что хватило и этого. Поразмыслив, расставив точки над «i», Деу пришел к выводу, что Фортуна издевается над ним, и не дает отдыха его усталому органу. А раз боги за, значит и он Салазару с его фортуной мешать не станет.
- Неслабо долбанул. Пошли, обработаю хоть, сейчас пузырек лопнет. Тонкокожий, ишь. – мальчик кажется, был совершенно пофигистично настроен по отношению к Деу, но противиться тому, как крепко Аллестрон ухватил его под руку не стал. Вообще, он то ли немым был, то ли просто больным. Первое впечатление никогда не обманывает.
Они молча дошли до дома, ибо Деу прикидывал, где у него остались шелковые платки. Портить запястья мальчика веревками не хотелось, помрет еще от заражения крови.
Когда они поднялись на нужный этаж, а Деу открыл дверь в комнату, пузырек крови, долго копившийся на лбу юноши, наконец лопнул и тоненькая струйка протекла по высокому лбу. Деу, конечно, долго не думал и, заперевшись на пару замков, толкнул парня к стене и слизнул со лба соленую дорожку.
- Сейчас мы тебя быстро вылечим. И от шарфа твоего дурацкого избавим. Вали в ванную. – пошлым хлопком Деу подтолкнул паренька в распростертые двери ванной. Тот, кажется, зашел, и захлопнул за собою дверь, однако щелчка замка Деу не расслышал. Пожав самому себе плечами, скинув ненужные тряпки с тела, оставшись в боксерах, гордой походкой слизеринец дошел до двери и дернул ее, со смешком, означавшим «А воот и я-я-я, а вот и я-я-я».
Совершенно голый, теперь кажущийся еще более хилым мальчик, сидел на краю ванной и мочил кончик пальца в бегущей струе воды. То, что он был абсолютно голым, удивило Деу больше, чем то, что мальчик даже не отреагировал на вошедшего Деу. Обычно все-таки парней приходилось раздевать, ибо каждый встречный не готов был за пять минут знакомства раздвинуть ноги перед каким-то там Амадеусом.
Мне очень лениво расписывать подробности. Скажу толкьо, что уже через пятнадцать минут амадеус был совершенно одинок в своей квартире и взбирался на табуретку. Для того, чтобы уйти, этому тонкому блондину понадобилось от силы минут пять.
Я не знаю, взыграло ли в Деу какое-то доселе невиданное отцовское чувство, или, что скорей подходит, Деу влюбился. Деу отпустил внезапное наваждение. И ему казалось, что когда-то во сне он уже отпускал этого Маленького принца. Уже терял его.
Табуретка, мыло и веревка – это было логичным. После того, как осознаешь себя дерьмищем. Никем в мире и ничем.
***
Принц не вернулся.
***
Через пару часов Аллестрона нашли на полу, без сознания, со слабым пульсом.
Говорят, что один художник, увидевший машину скорой помощи, почему-то перестал рисовать, а потом на двери палаты святого мунго появились мастерски изображенные блондины, которые сплелись в тесных объятиях.
Говорят, что Аллестрон уехал во Францию и забрал собой того художника.
Говорят, что они любят друг друга. На ухо, нежно, и часто говорят друг другу…